• Этот текст вышел в рассылке Kit 31 марта 2023 года. Подпишитесь, и вы будете получать наши письма два раза в неделю. На каждое из них можно ответить — написать в редакцию или задать вопрос автору. Если вы хотите поделиться этим текстом, вот ссылка на него. А по этой ссылке — архив уже вышедших писем Kit.

Часть первая. Кратчайшая история забастовок 

Было бы странно давать длинное сложное определение такому интуитивно понятному слову, как «забастовка», она же «стачка». Вполне подойдет лаконичное «коллективный отказ продолжать работу на прежних условиях» из Большой советской энциклопедии. Отказы такого рода случались в истории, мягко говоря, нередко: чего стоит сецессия плебса в республиканском Риме. Но само понятие «забастовка» вошло в европейские словари только ближе к концу XIX века — на фоне активного развития рабочего движения и появления у него собственной идеологии.

В то время трудящиеся развитых индустриальных стран уже обзавелись первыми серьезными ассоциациями. Так, в 1880-е каждый пятый промышленный рабочий в Соединенных Штатах состоял в объединении под романтичным названием «Благородный и Святой Орден Рыцарей Труда». Спустя пять лет главным органом представительства рабочих стала «Американская федерация труда». Наконец, в 1905 году в Чикаго возник один из самых известных профсоюзов в истории — «Индустриальные рабочие мира». 

Британские рабочие провели свой первый объединенный «конгресс тред-юнионов» в 1868-м — через несколько десятилетий в него входило уже больше восьмидесяти профсоюзов. А Социал-демократическая партия Германии, выросшая из профсоюзных организаций, стала крупнейшей марксистской партией Европы и даже получила большинство в рейхстаге на выборах 1912 года.

Эти требования, мягко говоря, не очень нравились властям, не говоря уж о владельцах предприятий. Так что забастовки подавляли силой, и часто это перерастало в ожесточенные бои рабочих с частными армиями фабрикантов или жандармами. В 1887 году четырех участников демонстрации за восьмичасовой рабочий день в Чикаго приговорили к повешению. В 1905-м до нескольких сотен человек погибли при разгоне демонстрации рабочих в Санкт-Петербурге. А в 1914-м на угольных месторождениях в Колорадо жертвами противостояния национальной гвардии стали почти семьдесят шахтеров и их родственников.

Параллельно теоретики социализма спорили, состоятельны ли забастовки как форма борьбы. Последовательные марксисты, начиная с Фридриха Энгельса, критиковали профсоюзных лидеров за ограниченность требований. Они считали, что лозунги забастовок недостаточно амбициозны и поэтому способны привести лишь к тактическому пересмотру отдельных несправедливостей, но не к революции в производственных отношениях. В свою очередь, реформисты — как один из создателей Социал-демократической партии Германии Эдуард Бернштейн, например — видели в забастовках хорошую базу для постепенной победы социализма. А анархо-синдикалисты вроде Михаила Бакунина и Жоржа Сореля мечтали, что движения рабочих выльются во всеобщую стачку, которая приведет к переделу мироустройства: горизонтальным обществам без правительств и партий.

Последние, пожалуй, оказались дальше всех от истины. Бастующие рабочие, профсоюзы и лейбористские партии так и не разожгли пожар мировой революции, в котором бы сгорел капитализм. Зато они смогли занять заметное, порой даже респектабельное место в политико-экономической системе ХХ века. После двух мировых войн и сопровождавшего их политического насилия труд и капитал заключили негласный договор: первый отказывался от мечты о революции, второй соглашался на переговоры с забастовщиками.

В результате начиная с 1950-х во многих индустриальных странах сложилась плюс-минус похожая картина политического равновесия. Социал-демократам, социалистам и иногда коммунистам позволили занять место главной оппозиционной силы; а где-то рабочие партии даже успели побыть правящими: например, в Великобритании или во Франции — правда, в последней совсем недолго. Капитал обложили высокими налогами, зарплата рабочих регулярно росла. При этом профсоюзные боссы местами больше напоминали бюрократов, чем пламенных трибунов рабочего класса. Конфликт превратился в переговорный процесс, в котором государству отводилась роль третейского судьи. Глядя на это, теоретики вроде Герберта Маркузе или Андре Горца публично хоронили надежды на рабочий класс как на двигатель революции.

Впрочем, установившийся мир оказался довольно хрупким. В начале 1970-х предприниматели и теоретики менеджмента всерьез обеспокоились падением рабочей дисциплины. Ежедневно около 5% сотрудников автозаводов General Motors отсутствовали на рабочих местах без объяснения причин, причем по понедельникам и пятницам показатель удваивался. Больше половины низкоквалифицированных рабочих в промышленности увольнялись в первый же год после найма. На вопрос «Почему вы приходите на работу лишь четыре дня в неделю?» один из опрошенных журналом Newsweek сотрудников предприятия ответил: «Только потому, что мне не хватило бы зарплаты за три». 

Забастовки при этом никуда не делись, как и политические лозунги. В США работники боролись против расовой дискриминации, в ЮАР — с режимом апартеида, а во Франции требовали отставки президента Шарля де Голля и внедрения самоуправления на фабриках. На долгие семидесятые — так иногда называют период с 1966 по 1981 год — пришелся пик политической активности рабочего движения в индустриальных странах. Например, массовая стачка почтовых работников привела к созданию американской Почтовой службы и легализации четырех крупных профсоюзов, масштабная забастовка британских шахтеров — к отставке премьер-министра Эдварда Хита. А выступления против вырубки зеленых зон и сноса исторических зданий в Австралии фактически заложили основы градоохранительной политики страны. 

В 1980-е, после десятилетия стагфляции, доля промышленного производства в ВВП развитых стран пошла на снижение. Предприниматели и акционеры открыли для себя радость офшоринга и стали переносить производства в страны, где стоимость труда пониже, а прав у рабочих поменьше. «Идеально было бы разместить все фабрики на баржах, чтобы они могли двигаться вслед за малейшими изменениями в экономике», — сформулировал этот принцип исполнительный директор General Electric Джек Уэлч. Его слова не расходились с делами: к концу девяностых GE сократила половину всех сотрудников в США и открыла 130 тысяч новых рабочих мест в других странах. 

Двумя финальными аккордами рабочего движения той эпохи можно считать забастовку британских шахтеров против закрытия шахт в 1984-м и стачку сотрудников американской авиакомпании Pan Am за повышение зарплат в 1985-м. В обоих случаях национальные лидеры — Маргарет Тэтчер и Рональд Рейган — отказались от переговоров с протестующими. Великобритания почти полностью избавилась от своей угольной промышленности, а Pan Am вскоре подала на банкротство. Число трудовых протестов снизилось, профсоюзы утратили популярность. Век войн, революций и забастовок подошел к концу. 

Часть вторая. Забастовки возвращаются в моду

В первый день февраля 2023 года британские школьники были в отличном настроении: у них случился внеочередной выходной. Что касается взрослых, то многие из них, напротив, оказались на грани нервного срыва: им пришлось пропустить немало важных встреч. В этот день с рабочих мест на общенациональную стачку ушли полмиллиона учителей, медсестер, водителей и авиадиспетчеров — рекордное для Великобритании число бастующих за последние 10 лет. К столь масштабной акции местные профсоюзы готовились полгода. 

Первые протесты стартовали еще летом. На июньскую суточную забастовку ушли сотрудники лондонского метрополитена; спустя несколько дней к ним присоединились 40 тысяч железнодорожников — рекордное за 40 лет число. Затем бастующие сделали перерыв на траур по скончавшейся королеве Елизавете II, но после Национальный профсоюз работников железной дороги, морского и наземного транспорта продолжил акции. Их главным требованием стало повышение зарплат: ассоциация местных операторов железных дорог предлагала рост на 9% в течение двух лет, но забастовщиков это не устроило. Впрочем, кое-где профсоюзы оказались посговорчивее: члены Ассоциации зарплатных сотрудников транспорта в Ливерпуле согласились на повышение в 7%.

Следом забастовали водители автобусов в Мерсисайде и Лондонской агломерации, потребовав повышения минимальной оплаты. Их начальству пришлось пойти навстречу, и в Лондоне базовую ставку повысили на 18%. Относительным успехом также обернулось сопротивление британских юристов по уголовным делам: угрожая властям бессрочной забастовкой, они добились прибавки в 15%, хотя требовали 25%.

Осенью и зимой волной стачек накрыло британскую систему здравоохранения. Терапевты выступили против переработок, младшие доктора требовали повышения зарплат. Затем были медсестры и сотрудники скорой помощи — но в итоге и те и другие вступили в переговоры с местным Минздравом. На момент выхода этого текста поставили забастовку на паузу и представители, пожалуй, крупнейшей группы профсоюзных работников — школьные и университетские преподаватели, число которых в двух национальных профсоюзах достигает полумиллиона человек. Успехи в переговорах тут разнятся по регионам: сотрудники шотландской образовательной сферы договорились о повышении зарплат на 14%, а их валлийские коллеги рассматривают более скромное предложение — индексацию на 3% в нынешнем году и еще на 5% в следующем. 

Перенесемся в США. Пятьдесят процентов за год — на столько, по данным Бюро трудовой статистики, выросло количество трудовых протестов в стране в 2022 году; причем учитывались только крупные акции от тысячи участников. Возможно, число забастовщиков в Штатах не очень впечатляет на фоне той же Британии — около 120 тысяч человек за год, — однако стоит учитывать, что система профсоюзов в США менее мощная, а антизабастовочные законы гораздо жестче. На исторической дистанции показатель выглядит даже внушительно. Если на пике, в 1973-м, в забастовках участвовало почти два миллиона американцев, то к 2008-му уже только 12 тысяч. То есть число участников стачек в США за последние 15 лет выросло в десять раз. 

Если же работники решат саботировать этап переговоров, власти признают их стачку незаконной. Это развяжет руки работодателю, который по суду сможет взыскать с забастовщиков компенсацию — например, сумму, которую компания потеряла из-за простоя. Именно акт о железнодорожном труде в 2022 году позволил конгрессу США по просьбе Джо Байдена запретить забастовку четырех железнодорожных профсоюзов, которые собирались добиться оплачиваемых больничных. Но работники транспорта не единственные, кто ограничен в своем праве на стачку. Схожие условия действуют, например, в отношении госслужащих и работников ферм: первым разрешено протестовать всего в 12 штатах из 50, а вторым — в 14.

Однако даже в таких условиях отдельным группам бастующих удается добиться от работодателей серьезных уступок. Сотрудники американского госпиталя Cedars-Sinai самоорганизовались для протеста впервые за 40 лет и всего за пять дней выбили повышение зарплат. Их коллегам, работающим на больничного оператора Kaiser Permanente, потребовалось на то же самое 65 дней протестов. Самой же крупной стала трехдневная стачка медицинских работников Миннесоты — их зарплатные требования тоже были удовлетворены. 

Продавить работодателей удалось не везде — например, пока не преуспели сотрудники Starbucks. Международная сеть кофеен с самого начала агрессивно реагировала даже на попытки создания профсоюзных ячеек в своих филиалах — их попросту закрывали, запугивая работников. В ответ сотрудники ста кофеен ушли на забастовки, но менеджмент не уступил и начал избавляться от самых активных членов профсоюза, уволив по меньшей мере 200 человек. Национальное бюро трудовых отношений обязало Starbucks восстановить их, но юристы сети уже готовят апелляцию. Вероятно, компания хочет затянуть это разбирательство на годы. 

Поговорим о Франции. По данным Генеральной конфедерации труда — одной из крупнейших профсоюзных ассоциаций страны, — на национальную демонстрацию-забастовку 11 февраля вышли два с половиной миллиона человек по всей стране (полмиллиона из них — в Париже). Однако французское Министерство внутренних дел предпочло насчитать лишь 963 тысячи. Неудивительно — французские забастовщики, в отличие от британских и американских, адресуют свои требования не работодателю, а правительству. При этом на особенно удачных кадрах из Парижа ситуация выглядит едва ли не предреволюционной. 

Нынешний президент страны Эммануэль Макрон наверняка войдет в историю как один из самых непопулярных (но энергичных!) лидеров Пятой республики. Еще перед началом первого срока он пообещал бороться с «расточительной», по его мнению, социальной системой страны. Пенсионный возраст — важная составляющая этой системы, и во Франции он до последнего момента оставался самым низким в Европе (62 года для мужчин и женщин). 

Первый проект пенсионной реформы администрация Макрона представила в 2019 году. Правда, речь в нем шла не о повышении возрастной отметки, а об унификации сложной пенсионной системы Франции. В стране действует множество различных схем начисления пенсий, и в проекте предлагалось упорядочить их через введение балльной системы расчета: чем больше баллов, тем выше пенсия, а количество баллов зависит от стажа, профессии и других параметров. 

В конце января 2023 года премьер-министр Франции Элизабет Борн представила кабинету министров новый проект реформы. По нему пенсионный возраст к 2030 году должен быть постепенно повышен с 62 до 64 лет, но с некоторыми исключениями — например, тем, кто непрерывно работал начиная с 16 лет, пенсия полагается уже в 60. Предусматривает реформа и сокращение числа пенсионных схем.

Проект оказался настолько непопулярным, что принимать его пришлось в обход нижней палаты французского парламента, пользуясь «чрезвычайной» 49-й статьей Конституции. Национальная ассамблея решила ответить правительству вотумом недоверия. Почти удалось — за роспуск кабинета министров выступили 278 депутатов при необходимых 287 голосах.

Стачки во Франции продолжаются уже не один месяц. В большинстве случаев забастовщики все-таки ходят на работу, протестуя в назначенные даты, но не всегда. Скажем, парижские мусорщики лишь несколько дней назад согласились вернуться к работе после трех недель бездействия. А руководство лоукостера Ryanair жалуется: если к апрелю 2022-го французские авиадиспетчеры пропустили всего три дня работы, то в этом году их уже 23. Студенты оккупируют университеты, сотрудники Лувра блокируют вход в музей. 

Следующий общенациональный день протестов назначен на 6 апреля, и до этого Борн собирается встретиться с представителями профсоюзов. Есть шанс на частичный пересмотр реформы Конституционным советом, который должен вынести вердикт 14 апреля. Правда, сам Эммануэль Макрон по-прежнему отказывается идти на любые уступки — настаивая, что реформа пусть и неприятная, но необходимая. 

Часть третья. Бастуют даже в России 

Право граждан России на забастовку гарантировано 37-й статьей Конституции и 409-й статьей Трудового кодекса. Поводы вроде тоже имеются. За 2022 год, по данным Росстата, продукты в среднем подорожали на 15,8%. А лекарства, согласно исследованию холдинга «Ромир», — аж на 30,5%. Обещанная Минфином индексация зарплат бюджетникам «более чем на 8%» выглядит на этом фоне весьма скромной.

Но забастовки почти исчезли из российской жизни с началом первого президентского срока Владимира Путина. Неслучайно в списках его афоризмов можно встретить слова, брошенные еще в статусе и. о. Говоря о возможном перекрытии железной дороги бастующими шахтерами (а в девяностые «рельсовые забастовки» были распространенной практикой), он отрезал: «Если выйдут [на забастовку], тогда и сядут. Те, кто будет дестабилизировать ситуацию в стране, сядут». 

Официальная статистика по забастовкам в России впечатляет: если в 1999-м стачки прошли на семи тысячах предприятий, то уже в 2000 году показатель упал почти в десять раз; а, например, в кризисный 2008-й зафиксировано всего четыре «официальных» забастовки. Даже с учетом всех возможных искажений — в конце концов, к методам Росстата куча вопросов — у такой статистики есть вполне конкретные причины. И прежде всего речь о законодательных ограничениях. 

Статья 413 Трудового кодекса России позволяет судам запрещать протесты медиков, транспортников и сотрудников энергоснабжающих компаний. Любой их забастовке должны предшествовать утомительные формальности вроде официальных уведомлений о намерении бастовать и длительные примирительные процедуры. При этом российские работодатели освобождены от обязанности платить сотрудникам во время стачек. Обычно в таких ситуациях работники по всему миру полагаются на «забастовочные» фонды профсоюзов, но в России их в общем-то нет, как и мощных профсоюзов, сравнимых с британскими или французскими. 

В апреле 2022-го Савеловский суд Москвы арестовал председателя профсоюза «Курьер» Кирилла Украинцева. Его обвинили по «дадинской» статье 212.2 Уголовного кодекса — о неоднократном нарушении порядка проведения митинга. Поводом стали посты Украинцева в соцсетях двухлетней давности, с помощью которых он организовывал забастовку курьеров сервиса доставки еды Delivery Club. Тогда московские сотрудники этой службы выступили против действующей системы штрафов: за отклонение заказа с курьера снимали 300 рублей — в два раза больше, чем он зарабатывал за одну доставку. Забастовка сработала: доставщики вынудили Delivery Club частично откатить штрафы назад. 

Новое и самое масштабное на данный момент выступление курьеров началось, уже когда Украинцев сидел в СИЗО. В декабре 2022 года профсоюз объявил забастовку с требованиями к сервису «Яндекс.Еда»: вернуть фиксированную оплату за каждую доставку, оплачивать курьерам долгое ожидание заказа в ресторане и заключать полноценные трудовые договоры. «Яндекс» ответил информационной кампанией: в СМИ и телеграм-каналах появились публикации о том, что в первый же день забастовки на смены в Москве вышло даже больше курьеров, чем обычно, а средняя курьерская зарплата составляет 75 тысяч рублей в месяц и может в предновогодний период доходить до 160. 

Забастовка продлилась пять дней, за которые к акции присоединились, по оценкам профсоюза, почти четыре тысячи человек из 15 городов страны. Промежуточные итоги стачки представители профсоюза сочли положительными: число участников выросло в шесть раз, а рейтинг приложения «Яндекс.Еда» в Google Play удалось уронить с 4,2 до 3,8. Правда, неизвестно ни об одном требовании курьеров, которое корпорация удовлетворила бы. 

В новом году на забастовку ушли сотрудники платформы онлайн-шопинга Wildberries. Все началось в 2022-м, когда компания ввела систему штрафов для своих работников, в том числе сотрудников пунктов выдачи (ПВЗ), — за бракованные и отмененные заказы, по которым покупатели оформляли возврат. Таким образом работников пунктов Wildberries обязали нести финансовую ответственность за то, что от них особо не зависит: порчу товара или ошибку в доставке. В начале марта 2023 года штрафы дополнительно ужесточили, и их начали выписывать массово. 

Уже 14 марта из нескольких крупных чатов сотрудников Wildberries выделились группы активистов для координации акций протеста в восьми федеральных округах страны. Затем руководители пунктов выдачи начали останавливать их работу. По оценкам одной из главных инициативных групп, всего в день забастовки закрылось около 20% всех ПВЗ Wildberries. А список требований к руководству компании подписали больше двух с половиной тысяч сотрудников ПВЗ. На третий день забастовки, 17 марта, один из крупнейших чатов сотрудников компании, «Правда работников», объявил о создании «Независимого профсоюза работников Вайлдберриз». 

Ситуацией заинтересовались в Госдуме и прокуратуре Московской области, хотя сперва руководство компании отказалось выполнять требования протестующих. В пресс-службе Wildberries заявили, что это «приведет к значительному снижению уровня клиентского сервиса». Кое-где с закрывшихся пунктов выдачи сняли брендинг и вывезли товары. Однако уже на второй день забастовки в компании сообщили, что приостанавливают начисление штрафов и отменяют 10 тысяч назначенных поборов. Официальных объявлений об окончании забастовки профсоюз до сих пор не опубликовал. 

Часть четвертая. Будущее забастовок

В этом тексте не нашлось места феминистским стачкам в Чили в 2018 году; климатической забастовке 2019-го в 150 странах, лицом которой стала шведская школьница Грета Тунберг; индийской национальной забастовке 2020 года, объединившей до четверти миллиарда человек; кампании сотрудников американских фастфуд-сетей за повышение минимального уровня оплаты труда 2022-го. И многим другим трудовым протестам последних лет. 

Станут ли забастовки новой нормой? Какое будущее их ждет — помогут ли они поднять зарплаты и снизить глобальное неравенство? А может быть, даже больше — наконец сбудутся надежды тех, кто ждет радикальной перекройки общества и экономики?

Увы, на каждый повод для оптимизма найдется множество оговорок. Как можно заметить, относительно успешными оказались лишь забастовки, выдвигавшие тактические требования. И проходили они в тех сегментах рынка труда, где профсоюзы до сих пор сильны, а законодательные барьеры не так высоки. Живописные уличные протесты и горы мусора во Франции пока не отменили пенсионную реформу. Корпорациям вроде Starbucks все еще удается отмахиваться от требований своих сотрудников (особенно тех, что не защищены трудовыми договорами). А тысячи бастующих в России выглядят впечатляющим исключением на фоне масштабных репрессий и тесных связей между бизнесом и государством. 

Современные формы труда вообще не очень-то располагают к коллективной самоорганизации. Договариваться о совместных действиях проще с теми, кого видишь на работе каждый день. В этом смысле мода на «домашний офис» очень на руку работодателям, чьи сотрудники по степени изолированности труда приближаются к фрилансерам, водителям и курьерам. Гибридные и ненормированные режимы работы не только стирают границу между работой и личной жизнью — как предполагает философ Франко Берарди, они также ослабляют способность критического осмысления условий своего труда. 

Хорошая для работников новость в том, что хуже уже было. В своем эссе 1997 года политический историк Томас Франк с ностальгией вспоминал классические тексты о трудовом движении, наполненные «идеей возможности что-то менять, чувством, что мы в силах определять условия нашей жизни». Тогда, в девяностые, забастовки совершенно точно вышли из моды: публику очаровали перспективы рыночной глобализации и бесконечного расширения товарного ассортимента, предпринимательство как стиль жизни и новые технологии. Конфликт, лежащий в основе зарплатного труда, многим казался исчерпанным. В популярном тогда рекламном ролике сети Pizza Hut сцена стачки заканчивалась тем, что менеджеры в белых рубашках просто заказывали чумазым забастовщикам горячую пиццу. 

Но постпандемийный мир сильно отличается от этой картины «конца истории». Война в Европе и новая ядерная угроза, поляризация обществ и рекордная инфляция, тарифные барьеры и крушение банков — среди всего этого забастовка снова выглядит эффективным способом повлиять на условия своей жизни прямо сейчас, не дожидаясь невидимой руки прогресса и свободного рынка. 

И это начинают понимать представители тех профессий, которые не ассоциировались с забастовками еще в недавнем прошлом: продавцы и официанты, курьеры и водители, упаковщики и логисты. А в скором времени, возможно, и прослойка высокооплачиваемых профессионалов IT-индустрии, которые теперь прочувствовали на себе, каково это — быть уволенным одним полуночным имейлом. Да, в профсоюзе Alphabet — материнской компании Google — состоит меньше 1% сотрудников. Но и заработал он только в 2021-м, как и первый профсоюз корпорации Amazon.  

Рассуждая о будущем трудового движения, современные исследователи сходятся по нескольким ключевым пунктам. Во-первых, для его успеха понадобится глобализация рабочих — то есть, по сути, возвращение к идее интернационала. В мире транснациональных корпораций, международных институтов и свободного передвижения капитала любой локальный протест заведомо уязвим: работодатель может перенести бизнес в другое государство, а правительство — отказаться от поддержки протестующих, сославшись на суровые правила конкуренции. К тому же, считает Беверли Сильвер, в такой ситуации работники становятся легкой добычей для правых популистов, которые всегда готовы обещать работникам защиту по национальному, а не классовому признаку

Во-вторых, как, например, уверен директор Международного института социальной истории Марсель фон дер Линден, профсоюзам и другим трудовым организациям не мешало бы дополнить экономические требования политическими — например, о равенстве и защите окружающей среды. Наконец, в-третьих, им стоит пересмотреть структуру управления — местами все еще довольно вертикальную, в духе прошлого столетия. И отойти от привычки слишком уж плотно сотрудничать с чиновниками и предпринимателями, превратившись в полноценную оппозицию — политическую силу, готовую к противостоянию системе.

><{{{.______)

В своей прошлогодней книге социолог Вольфганг Штрек приводит еще один важный компонент успеха рабочего движения. По его мнению, государства должны пересмотреть трудовые законы в пользу работников и таким образом взять на себя миссию защитить граждан от произвола свободного рынка. С его точки зрения, даже прогрессивное европейское законодательство в этом смысле далеко от совершенства: оно сосредоточено скорее на эффективности и погашении конфликтов, чем на справедливости и гражданских правах. 

Штрек открыто покушается на святая святых глобального капитализма: «Работодатели не должны иметь доступа к бесконечному притоку рабочей силы — из стран победнее или даже тюрем, — который позволяет им уклоняться от переговоров с профсоюзами и инвестиций в условия труда и обучение сотрудников». 

Однако столь фундаментальные законодательные изменения не нужны ни правительствам, ни корпорациям. И, как показывает история, не стоит ждать инициативы сверху — нужна хорошая забастовка.